О немецких концентрационных лагерях времен Второй Мировой войны сегодня вспоминают не иначе, как с содроганием и ужасом. Эти жестокие, беспощадные времена всему миру показали, как легко в человеке себялюбие побеждает гуманизм.
Но если для одних эти времена стали испытанием человечности, и многие выдержать этого не смогли, другие же, оказавшись в трудных обстоятельствах, проявили недюжинные силы духа, достоинство и мужество. События тех лет не обошли стороной ни одну советскую семью, свое отражение они нашли и в истории нашей семьи, о чем ещё при жизни мне рассказывала моя прабабушка Яханова Мария Александровна.
Многое из той истории кануло в Лету, затерялось в чертогах памяти прабабушки или вовсе исчезло в пучине ее мыслей и воспоминаний, но тем, что она успела рассказать мне до своей кончины, я бы хотела поделиться с другими.
В 1941 г., когда только началась война, маленькую девочку Машу и ее маму угнали в Польшу, в концентрационный лагерь Аушвиц (Освенцим). Название этого лагеря сегодня знает каждый, оно является символом Холокоста, оно напоминает нам о нравственном падении и кризисе гуманизма, произошедших в 1930-1940-е годы в Европе, оно есть синоним смерти, ужаса и геноцида.
Как все начиналось…? А началось все в начале июня 1941 года, когда Маше было всего 7 лет и она вместе со всей своей семьей приехала отдыхать к родственникам в Крым. Маша закончила свой первый класс на «отлично» и такие каникулы, полные солнца, моря и детского счастья, ей полагались. Но спокойный семейный отдых был прерван 22 июня, когда по громкоговорителю объявили о том, что немецкие войска пересекли границу СССР.
Началась война. Отца и брата сразу же забрали на фронт, да они и сами хотели отстаивать честь Родины и защищать свою семью. Брат Маши Виталя учился в Кронштадтском военно-морском училище. Отец был командиром артиллерийского полка в обороне Севастополя. Мама осталась с Машей… В конце августа началась оккупация Крыма, а позднее маму и маленькую Машу схватили и повезли в концентрационный лагерь.
Многое в своем рассказе прабабушка опускала, многого она просто не помнила, да и не хотела вспоминать, слишком травмирующими для нее были эти воспоминания, не назвала она и причин пребывания их в лагере. Возможно, они пострадали из-за того, что отец был полковником и к тому же участвовал в обороне самого стойкого, как оказалось, порта Севастополя, то ли польское происхождение сыграло свою роль в этом.
В поезде, по пути в лагерь, Маша и ее мама ехали исключительно стоя: ни прилечь, ни присесть было невозможно — столько людей толпилось в этом вагоне. Эти хаос и неразбериха, стоявшие в поезде, сравнимы с «вавилонским столпотворением», когда возгордившиеся и разгневавшие Бога люди, лишенные общего языка и способности понимать друг друга, только и могли создавать вокруг себя бестолковый шум и беспросветный мрак. Во времена Второй Мировой войны мир вновь пребывал в
«вавилонском столпотворении».
Когда поезд прибыл в лагерь, всех обессиленных от жажды, голода и тяжелых условий переезда, людей начали выкидывать из вагонов как мешки. Все вещи, которые успели взять, сразу же отобрали, говорили, что вернут как досмотрят, но на самом деле забирали безвозвратно. После того как всех выгрузили, начали по документам проверять, кто какой национальности. Мария Александровна в связи с этим часто говорила: «После определения национальности, всех разбивали на группы. Была большая
группа евреев, их беспощадно расстреливали, не смотря какой человек был раньше: плохой, хороший, бедный или богатый. Они (немцы) ненавидели их (евреев)».
После расстрела стали отбирать детей. Только после расселения по койкам, дошли слухи что, тех, у кого отобрали детей, (в особенности женщин) сразу раздевали, загоняли в подвальное помещение без окон и убивали газом «Циклон Б», а тела сжигали. Большую часть среди этих бедолаг составляли евреи, поляки, греки, цыгане, гомосексуалы и т.д. Тех людей, кого не убили, морили голодом и непосильной работой, мучили, ставя над ними эксперименты. Красноречивее поэта и ярче художника об Аушвице как центре массовых казней рассказывает ужасающая коллекция женских волос, одежды, очков, чемоданов и других вещей, оставшихся от убитых узников.
Дети были отделены от родителей и не встречались с ними, поначалу они кричали, хотели увидеть матерей, но все их мольбы были тщетны, они лишь раздражали лагерных служащих, что становились к ним еще более черствыми. Этих детей по очереди отправляли на откачку крови, для пострадавших в боях немецких солдат. Про маму маленькая Маша ничего не знала. Так как сама мама не хотела подвергать опасности ни свою дочь, ни себя, она не поддавалась лишним эмоциям и не совершала опасных вылазок.
27 января 1945 года советские войска освободили лагерь и только в этот день десятилетняя Маша впервые за эти годы увидела маму: «Я думала, что маму уже давно убили, потому что не было никакой информации о ней. А когда я случайно среди толпы увидела, как измученно шла мама, я попыталась из последних сил, собрав всю волю в кулак, побежать к ней. Это был лучший день моей жизни!» Но горести, которые тогда приходили в каждый советский дом без исключения, не оставили бабушку: семья узнала, что погиб Виталя, спасая капитана корабля.
Лагерные испытания, неволя, постоянное ожидание смерти, гибель брата – все эти потрясения еще долго будоражили вывернутую наизнанку душу прабабушки… Долгое время члены ее семьи старались не предаваться этим воспоминаниям, казалось, что необходимо сделать все, чтобы сберечь счастье сегодняшнего дня от травм и тревог прошлого. Но я и мое любопытство подрастали, и оно не удовлетворялось речами на празднованиях 9 Мая и рассказами учителей истории, оно требовало живых свидетельств войны… Видя мой неподдельный интерес спустя долгие десятилетия молчания прабабушка поведала мне о своей жизни. Ее рассказ заставил меня задуматься о границах людской жестокости! Чем измерить масштабы людской бесчеловечности? Метрами лагерной проволоки, ограничивающей свободу, стремления и мечты ее узников? Размерами могил в «лагерях смерти» или количеством обугленных человеческих останков в них? Вторая Мировая война показала, что человек
— плохой ученик, не усваивающий уроков прошлого, но она же продемонстрировала, как жадно он цепляется за жизнь, ведь некоторым все же удавалось выжить в апокалиптическом аду войны. Даже при таких обстоятельствах люди, казалось бы, отчаявшись и потеряв всякую надежду, находят силы выстоять, а в случае освобождения выискивают мужество жить дальше.
Я сейчас только начала осознавать, как же ей, моей прабабушке, было больно, но она смогла найти в себе силы и начать жизнь с чистого листа. Ее рассказ, ее изрешеченное испытаниями войны детство заставили меня более трепетно относиться к ней, к событиям той эпохи, свидетелям трагедий прошлого и стать более чуткой и терпимой.
Анастасия Кокряцкая, г. Нижний Новгород